Мне бы очень хотелось, что бы все кому не лень высказался на счет этого текста и на полном серьёзе сказал мои шансы. Так же все недочеты и минусы которые увидите.
Тема конкурса " Звездное небо" написать историю которая случилась под звездным небом.
З.Ы.
Это не по какому из фэндомов. Только моя слюнявая фантазия.
Фиолетово – черный.
степень близости между людьми определяется
лёгкостью взаимного молчания
(с)
лёгкостью взаимного молчания
(с)
Знаете, как это бывает. Оттолкнешься ногами от земли, и засвистит ветер в ушах, растреплет длинные волосы и захочется кричать от счастья, что летишь ты выше деревьев, выше макушек гор. Выше, Выше, туда, где звезды переливаются алмазной россыпью на фиолетово-черном небе. Туда, где любовь не кажется придуманной былиной, передаваемой из уст в уста, злословящих бабок.
Знаете ведь, как это бывает. Хоть однажды, да знаете. Во сне то или на Яву, но хоть однажды летали, как я, уцепившись руками в древко метлы, подставляя лицо холодному ветру. А если не летали, так расскажу, как такое бывает, чтобы в свой черед вы не перепутали, не упустили и насладились пьянящими мгновениями, которые не повторяются никогда больше. Раскрою вам на секунду, тайну той самой любви, о которой так часто шепотом разговаривают смешные девчонки.
Слушайте рассказ мой внимательно и не передавайте его никому, пускай останется он между нами, как самый большой секрет из всех секретов. Ведь только избранные знают, что такое любить под звездами…
Я следил за ним сквозь доски сарая на нашей старой даче. А ведь ни слову не поверил, когда сказал мне, что голова болит. Ох, сколько времени его не обучай, а так врать и не научился достойно. То ли я. Так совру, что сам и поверю во враки, которые скажу, а этому, сколько не пытался? не смог привить науки. Может оно и к лучшему, не идет ему врать, ох как не идет.
Мой мальчик смешно оглядывался по сторонам, когда прытко бежал через задний дворик в лес, сжимая в руке бабушкину метлу. Эти глупые метлы, кто придумал обворовывать дворников, что бы мы умели летать? На Хэллуин ведьм на метлах изображают в остроконечных шляпах, а ругают детей за то, что утечка к людям произошла. Сами не досмотрели, что метлы не годятся для полетов, а наc ругают. Не справедливо это.
Ох, кто придумал эти метлы, сам видимо никогда не летал или был женщиной, что ещё хуже. Но это я все отвлекаюсь, рассказ мой не о метлах, а о полете, который мы на ней совершили в ночь с четверга на пятницу.
Бежал он, пригибаясь, словно в темноте его кроме меня мог кто-нибудь увидеть. До деревьев было от силы шагов сто вниз под горку. А там, у корневищ столетних дубов, стоит только перекинуть ногу через древко, оттолкнуться хорошенько и вот уже, можешь лавировать между веток. В жизни никто случайно не заметит, а приглядывался только я, поспешно следуя за ним след в след. Хорошо, что в этот день не использовал своё заклятье, и под покровом невидимых чар мог идти за ним всего в шаге, предвкушая как напугаю, когда раскрою своё присутствие. Мы остановились около дуба, который знали с детства. Самый маленький его корень был по обхвату равен моей талии, а самый большой и вдвоем не обхватить. Он прикоснулся к коре ладонью, словно прося разрешения, и слегка усмехнулся. Как же мы любили тут порой сидеть. Прислонишься к дубу, и кажется, будто в другой мир попали, коренья скрывают с головой и только зеленоватый свет пробивается сквозь плотную листву. Тихо тут, любое движение слышно, если лежать и не разговаривать.
Я дождался, когда мой мальчик насладится тишиной и покоем, которое вселял дуб, и соберется лететь. Он обернулся последний раз, убеждаясь, что один, и перекинул ногу через палку метлы. Руки стиснулись на полированном дереве, а я, усмехаясь, пристроился за ним у самого пучка веточек, перевязанных бечевкой. Он тут же заметил как я сел и испуганно пискнул, устремив взгляд сквозь меня. Ох, и повеселился я тогда, стал появляться медленно, лениво, будто проявляющийся негатив. Он вначале щурился, стараясь меня разглядеть в зыбкой ряби, образовывающейся в воздухе, а потом, когда узнал, облегченно вздохнул. Я был лучшим вариантом из всех, кто мог бы появится на этой метле. Все же я не выдам его безумной затеи, я же его друг детства.
--Ну и напугал ты меня дружище.
--Ну и врун же ты.
В тон ему ответил я. Мне всегда нравилась его улыбка, открытая и добродушная. Когда его уголки губ тянулись вверх, лицо преображалось и словно светилось изнутри невидимым светом. Улыбка была его украшением и достоянием. Жилистое тело, узкие плечи и широкие бедра, голова, которая была слишком большой для такой тонкой шеи, как у него, - все это заставляло сравнивать его с птенцом. Он был смешон в своем ещё не оформившемся юношеском теле, сложно было считать симпатичным такое чудо…
--Забирайся.
Скомандовал он и отвернулся. Я не стал его поправлять, говоря, что я в принципе уже на метле, зачем разрушать такой момент?
Я обхватил его талию руками и прижался к спине так сильно как мог. Он сдавленно охнул и засмеялся, он со временем привык к таким моим порывам. Что поделать, если я не мог совладать с собой, но сказать ему о том, что я чувствую…. Было так страшно. Страшнее даже, чем признаться в этом маме, или братьям. Они хотя бы поколотят неправильного сынка, а он мог больше никогда не разговаривать со мной. Молча смотреть издалека, раздирая мою душу этим презрением и отвращением к тому, что я такой, какой есть. Этот ужас не изменит ничто, даже если я буду истекать кровью и умирать у него на руках. Моими последними словами не станут « Я тебя люблю». Такой исход был даже страшнее. После моей смерти у него не останется хороших воспоминаний обо мне, только те, в которых я « Жалкий педик, так долго притворявшийся другом»… Что может быть хуже?
Прохладный ветер приветливо коснулся моего лица и растрепал длинные пряди волос. Удивительно, что полеты моментально вытесняли все плохие мысли из головы. Я почти зрительно видел себя, в муках страха, корчащегося на земле около дуба, и себя же, свободного от предрассудков, мчавшегося в небо, обхватив талию лучшего друга. Счастливого и смелого. Вот так меняли меня скорость и высота.
В летнем воздухе стоял пряный запах цветов, он обволакивал нас даже в полете. Неподвижный воздух, который стал терпимым только благодаря тому, что мы двигались слишком быстро и лавировали в воздушных потоках, никак не помогал думать. Хотелось взлететь ещё выше, туда, где на синем небе повис диск луны, будто кем-то приклеенный светлячок, немыслимых размеров. Там мы будем только вдвоем, но для этого моему птенцу следовало показать все, на что он способен. Препятствия в виде растопыренных ветвей никто не отменял. Лес был густой, и самому молодому деревцу было от силы лет сто, поэтому и ветви росли внушительных размеров. Мы ели успевали под ними проскакивать, а иногда, в последний момент, уворачивались со смехом и облегченным вздохом. Любил же он покрасоваться, поиграть с моими нервами, зная как я ненавижу это его хвастовство.… Ну, что же, сам напросился, сам залез на метлу и напугал птенчика. Что уж теперь жаловаться.
Я долго оборачивался назад, но вот метла полетела почти вертикально, и мне стало неудобно.
Я посмотрел вперед…
Голоса леса тут же стихли и остались где-то позади. Мир вокруг меня преобразился до неузнаваемости.
На что похоже ночное летнее небо? Оно похоже на бархатную ткань, усеянную алмазной крошкой, где каждый камешек светит своим холодным белым светом. Бездонное море разных огней, вспыхивающих и погасающих, ярких и тусклых. Россыпь крупных камней переходящих в шлейф крошки – млечный путь. Хотелось дотронуться до этой красоты и посмотреть, как разлетятся испуганные огоньки от моих пальцев. Насколько хватало глаз, везде простирался этот фиолетово-черный бархат. Небо – оно безграничное и полное, несущее в себе миллионы новых миров. Безразличное и всепрощающее, оно умело зарождать новое и стирать бесследно старое. Небо похоже на чудо, которое не сотворит ни один волшебник. Оно как любовь – огромное, но для каждого свое. Оно непередаваемо прекрасное в своей хаотичности… Я уж и не знаю, как это лучше сказать. Мой друг молчал, и это молчание было выразительнее любых слов. Сколько людей не встречал, но только он умел так молчать. Где каждое невысказанное слово имело свой смысл. Каждое движение руки, глаз, губ.… После его улыбки, я полюбил его умение молчать.
Земля под нами давно исчезла в темноте. Смутные образы деревьев все ещё можно было разглядеть, но в основном темнота была сплошной. Мы жили там, где намного миль вокруг, не было ни одной деревни, а у волшебников было нерушимое правило: «После заката свет зажжешь – неприятности найдешь» Как-то так. Глупость полнейшая, но никто не рисковал проверить. Магия она такая – либо веришь либо нет. Как бы потом не расплатится за свое неверие. Поэтому темнота стала большой частью моего существа. Летом -темнота спасение, осенью – горе, зимой – утешение, весной – трепетное ожидание. Темнота – она, также как и молчание, передавала различные грани эмоций, подчеркивая и скрывая. Свет не способен на такую гамму выражений бессловесного. Свет - он всегда одинаковый и только темнота умела меняться.
Это так действует на меня небо. Фиолетово-черное море заставляет меня задуматься над бренностью всего сущного, вытаскивая на поверхность все философичные мысли. Ах, жаль, что я не пишу рассказа о небе…
Метлу нещадно трясло. Летний воздух совершенно не подходил для полетов. Стоило только вылететь из теплого потока, как тебя тут же швыряло встречным холодным ветром. Порывистые сквозняки становились тем чаще, чем выше мы поднимались. Я вцепился в своего друга и ждал, когда же он проснется от восторга перед небом. Когда остановит метлу, и мы полетим прямо. Мерлин, кажется, тогда меня по-настоящему укачало, но я держался изо всех сил. Выровняв метлу, он сбросил оглушительную скорость, и мы полетели ровно и гладко. Я разжал руки и понял, что они затекли, так сильно я стискивал пальцы.
--Кажется, раньше не было таких ночей. Смотри…
Он махнул рукой куда-то вперед, и я оторвал свой взгляд от рук.
Луна была укутана кучевыми облаками со всех сторон. Она гнездилась в них, как в вате, и освещала бледным светом их края. Там, где облака обрывались, начиналось бархатистое небо с алмазной крошкой звезд, а снизу, подсвеченный голубоватым светом луны, лес. Широкий и темный, он раскинулся в бесконечной темноте. На луну летел косяк птиц, образуя галочку.
Он был прав, таких ночей раньше никогда не было.
--Это потрясающе красиво.
Прошептал я, но мои слова были не услышаны из-за ветра, уносившего их назад.
Это было не обязательно, он все прочел по моему лицу, когда обернулся и улыбнулся. В свете луны его лицо стало идеальным. Вот ещё одно проявление темноты, в полумраке все становится более красивым, так как она скрывает недостатки настолько, насколько это возможно. Любуясь им, я не сразу заметил, что он задумал. Нагнувшись к самому моему уху, он шепнул.
--Зажми древко покрепче.
Я повиновался и, вместо его талии, стиснул отполированную деревяшку. Таким образом, мой друг оказался зажатым между мной и метлой. Я недоумевающее смотрел на него, а он, озорно усмехаясь, обвил мою шею руками. Дыхание сбилось, когда я понял, что держу метлу один. Мы тут же накренились вперед, и я клюнул носом в пустоту, но успел выровняться. Он не сдавался и продолжал меня удивлять. Перекинув ногу и, усевшись боком, не отпуская мою шею, он смеялся и тряс головой. Скажу вам в этом мало приятного. Волосы словно плети ударяли по лицу и мешали смотреть. Я фыркал и ругался, но этому дурню было хоть бы хны. Он отпустил одну руку и теперь держался за мою шею только одной рукой. Второй рукой он помогал своей ноге снова оказаться на метле, но уже так, что бы сидеть лицом ко мне. Я могу сказать вам, что после этого номера, все акробаты мира не смогли бы меня поразить. То, что он смог так извернутся в узком пространстве, было само по себе чудом. Учитывая, что при этом мы оба находились в воздухе и мчались вперед с сумасшедшей скорость, не облегчало его задачи. Я горжусь своим птенчиком, по сей день вспоминаю ему этот номер.
Итак, он уселся ко мне лицом. Глаза, как две бусинки черного мориона, смотрели мне в душу, и они не становились теплее, даже от улыбки на губах. Что-то такое промелькнуло тогда у него в глазах, что-то непередаваемо прекрасное. Я смотрел в его глаза и мог видеть россыпь звезд в небе, я мог видеть небо его глазами. Я мог…
Его губы были теплыми, но шершавыми, обветрившись на ветру. Глаза он закрыл, а я смотрел и видел, как дрожат ресницы, до конца не успев осознать, что произошло секунду назад. Не углубляя поцелуя и не отстраняясь, слушая только свист ветра, я понимал, что только что моя прошлая жизнь оборвалась. Я не чувствовал ужаса, осознавая этот факт, я просто ждал, когда он потребует вернуть поцелуй, и я смогу насладится им до конца. Он открыл глаза, и я увидел в них всю глубину. Они были прекраснее неба, всего мира. Я оторвал руки от древка метлы, в неосознанном желание прижать его к себе крепче, и даже почти успел коснуться его волос, когда метла нырнула вниз и сбросила неудачливых седоков.
--О Мерлин! Ты использовал своё заклятье?
Кричал я ему, поймав в последний момент за руку. Он отрицательно помотал головой и стал шарить по развивающимся складкам одежды в поисках палочки. Мы камнем падали к земле и были живы только благодаря тому, что летели слишком высоко. Я ощутил, как воздух колючими иглами раздирает мне лицо, когда я поворачивался посмотреть на землю. Неотвратимое приближение тверди не было столь явственно в темноте, но меня охватила паника. Я почувствовал, как кровь приливает к лицу, а по венам начинает бежать адреналин. Только что обретенное счастье, могла стать последним, что я почувствую в этой жизни. Я обернулся и увидел, как он зажимает палочку в свободной руке. Я притянул его к себе, крепко-крепко обнял, буквально вцепился в него мертвой хваткой. Только так заклятие смогло бы подействовать на нас двоих. Но он почему-то медлил…
--Ну же! Стопус! Кричи.
А паника все нарастала, мне было очень тяжело смотреть на него, слезящимися от сильного ветра, глазами. Что я должен видеть сейчас? Быстро мелькающие кадры всей моей жизни, как это любят описывать авторы в книгах? Ничего не было. Я видел только его размытое лицо. Любимое лицо. Если это действительно смерть, то мне хотелось бы насладиться каждой его черточкой в последний раз, но пелена перед глазами не позволяла мне этого сделать. Боже, как несправедливо…. Потерять то, что только что обрел.
--Стопус!
Закричал он во все горло, и палочка выплюнула сноп желтых искр, которые шлейфом понеслись за нами следом. Падение стало замедляться, но мы были слишком тяжелые для него и останавливались рывками. Провалившись в листву деревьев, как в воду, мы падали, считая спиной все ветви. Хорошо, что не на всей скорости. Я старался не отпустить его руки, но это было невозможно. При первом же ударе, я разжал пальцы, и его бренное тело выскользнуло из моих объятий. Я мог только слышать, что где-то там, сверху он считает те же ветки, что и я. Я хотел бы умереть рядом с ним. Правда, но даже этого мне не было даровано. Один поцелуй, за который нам обоим придется расплатиться жизнью? Стоило ли это того? Конечно, да.
Земля явилась неожиданностью. Болезненной неожиданностью. Но на этом неприятные сюрпризы не закончились, со сдавленным «Ой» мой птенчик повалился сверху, придавив меня своим канареечным весом. Это было весьма и весьма ощутимо. Так мы и лежали, стараясь прийти в себя. Он кашлял и отплевывал что-то, а я тяжело дышал и ждал когда пойму, что могу открыть глаза. Боль, ноющими волнами, разливалась по моему телу, и мне казалось, что я – это сплошная кровавая рана и стоит мне только пошевелится, как тот час же, острые иглы пронзят меня. Во рту ощущался металлический привкус крови, и казалось хуже было уже не куда. Я полуживой, в лесу из которого нам без метлы не найти дороги, и без какой либо возможности развести огонь.
--Я люблю тебя Джек.
Прошептал голос надо мной. Я открыл глаза и встретился с его взглядом. Он улыбался разбитыми губами, а над его головой я видел кусочек звездного неба. Я видел, как едва-едва шевелятся листочки на деревьях, я слышал как живет своей жизнью лес…. Он продолжал жить, но уже без нас.
--Я люблю тебя Пол.
Прошептал я в ответ. И снова его лицо расплывалось перед моими глазами. Теперь уже не от ветра, а от слез, стекающих по моим щекам. Я не видел его, но я ощущал, каждой клеточкой своего тела, что счастлив. Звездное небо взорвалось в моем сознании одним лишь понимаем, что он любит меня. Тысячи искр, сильнее боли, сильнее страха и ужаса, пронзили меня счастьем.
Он любит.
Что я могу сказать в заключение. Не каждому удается найти любовь высоко в небе, там, где грани дозволенного, стираются. Я нашел её однажды и никогда больше не отпускал. Однажды, и вам будет суждено оттолкнутся ногами и взлететь, но уже в своё фиолетово-черное, звездное небо.